George Michael Forum

Ты изображал танцующего Элвиса под Faith на окончание колледжа. Father Figure звучала в Breakfast Show в день, когда ты впервые отправился на работу. Kissing a Fool звучала в первую ночь в твоей собственной квартире, а I Knew You Waiting и Monkey – когда ты клеил обои в спальне. Waiting For That Day звучала, когда она вошла в твою жизнь, и Heal the Pain – когда она ушла. Cowboys and Angels есть на кассете, которую ты записывал для машины, и когда ты пропускал пару стаканов, ты мог продемонстрировать довольно неплохую версию Freedom, даже если так казалось только тебе. Ты прятал глаза в ночь твоего позора перед Too Funky, а Spinning the Wheel была оставлена на твоем автоответчике в ночь, когда ты был неверен. Тот, кто понимает тебя, послал тебе Older, когда умер твой близкий друг, а You Have Been Loved до сих пор заставляет тебя плакать. Вероятно, будет заставлять всегда.

"Это здорово – просто знать, что ты являешься небольшой частью саундтрека к жизни людей," - скромно говорит автор хитов, дожидаясь, когда закипит чайник на кухне его дома в Северном Лондоне. Для большинства из нас последнее десятилетие стало периодом взросления, мы стали мудрее и свободнее. Для Джорджа Майкла это были 10 лет создания совершенно незабываемой музыки и действительно ужасного чая. Вы познакомились более 10ти лет назад. Wham! был повсюду, ты мог бы сказать, что он только-только вылез из коротких штанишек. Но теперь он вырос, и сейчас, как в доказательство, у него потрясающая борода! Его тетя считает, что она делает его похожим на Иисуса; другие полагают, что она обнажает очень близкое сходство с Сатаной. Правда, он, орудуя парой кружек, хихикает, что скорее где-то посередине. Но Джордж Майкл не тот человек, каким вы его себе представляете.

Первый сюрприз – он и не черный, и не белый, и не полутень. У него какое-то острое, почти безжалостное, интеллектуальное и необычайно развитое самосознание. Но он с готовностью смеется, ругается, как одержимый синдромом Туретта (прим.– вкратце: заболевание нервной системы, проявляющееся в многочисленных тиках, выкриках, непроизвольных передразниваниях с восклицанием непристойных слов или уничижительных замечаний), и наслаждается ни чем иным, как самоуничижительными насмешками. Он еще более поразителен, чем вы себе представляли, и, как говорил Вуди Аллен, у него “самые удивительные глаза из всех, что вы когда-либо видели” (прим. – имеется в виду фильм Вуди Аллена “Play It Again, Sam” - [url=http://www.digitallyobsessed.com/showreview.php3?ID=1753]http://www.digitallyobsessed.com/showreview.php3?ID=1753[/a] Вообще, перевод не совсем точен, может, “самые невероятные”... cкорее, смысл этой фразы не в том, что они “самые какие-то”, а в том, что они просто - “самые”). В каждом из нас есть частичка Джорджа Майкла, и я – не исключение.

April 14 1988.

Джордж босиком слоняется по номеру отеля в Амстердаме в поисках леденцов для горла и болтая больше, чем следовало бы. Прошлой ночью, одетый совсем как “сказочный байкер”, он запустил европейскую часть своего Faith тура. Представление было физически сексуально, а песни - удивительно сильны. Создается впечатление, что создание этих великолепных песен охватывает лет тридцать – роковый пульс Faith; душевный переворот в One More Try; обоснованность страхов в Everything She Wants и I Want Your Sex. И все они написаны Джорджем Майклом.

"Очень выгодное положение," - размышляет их автор. - В 24 года быть презентабельным, и в то же время быть способным писать песни, интересные для более взрослой аудитории. Эти две вещи боролись друг с другом все время". Этот тур ставит на судьбе Джорджа клеймо самого успешного британского соло-артиста, но при этом подводит его опасно близко к тому, чтобы сломить его дух. "Я искренне думал: “Это время, когда происходит подобное. Время, когда ты теряешь его (прим.- силу духа),” - вспоминает он с содроганием. - Знаете, я почти год провел в солнечных очках! Я просто не мог встречаться глазами с незнакомцами. Думаю, я даже ложился в них спать".

November 9 1989.

В студии, что в Западном Лондоне, окруженный тем, что Джоан Дидьён (прим.– американская журналистка) описала как “зловещую мигающую электронную схему, с которой музыканты так легко уживаются”, Джордж работает над Listen Without Prejudice Vol.1. "Я пытался избавиться от того, что сделал в Faith," - объясняет он позже. - Думаю, стилистически, хотя те песни действительно хороши, я сбился со своего естественного пути. К тому же я был слишком зависим от критики моего более раннего материала, и это привело меня к попытке сделать альбом, который, возможно, как я думал, рок-критики воспримут более благожелательно. Поэтому там было много акустических гитар и еще больше классических инструментов, и я пытался подражать некоторым вещам, которые были слишком “белы” в своем происхождении для меня, чтобы быть для меня по-настоящему комфортными. Я не могу по-настоящему выразить себя без некоторого влияния R&B, а в LWP я отошел от черного элемента в своей музыке". Слушая его, ты задумываешься о том, он сделал не такой уж великолепный альбом.

August 6 1990.

Мы сидим за столом в гостиной Джорджа. Его дом скудно обставлен и сдержанно декорирован. "В понимании поп-звезды, - говорит он, - это лачуга". Мы окружены атрибутами холостяцкой жизни. Чтобы сесть, вы должны переложить груду компакт-дисков. На этот раз мы едим бисквиты с чаем, и Джорджу есть, о чем заявить: он больше не желает иметь ничего общего с какими-либо проявлениями звездного успеха. Больше никаких видео, никакого промоушна. Это интервью будет последним на долгое время. "Та же причина, что заставляет каждого следить за мной, когда я иду в ресторан, на самом деле будет и дальше подливать масла в огонь," - предсказывает он. – Обаяние столкнулось с недостатком перспективы". Затем он замолкает. "Я буду молчать до тех пор, пока у меня не появится, что сказать," - настаивает он. - Я собираюсь в некотором роде исчезнуть. Я хочу установить четкие границы в моей жизни". Он хозяин своего слова. В 27 он почти полностью отказался от публичной жизни. Только Хиппи, преданный лабрадор Джорджа, знает, к чему стремится его хозяин. Но Хиппи тоже молчит.

October 25 1991.

За кулисами Madison Square Garden, в нарядном пиджаке цвета “синий электрик” и темных очках, Джордж готовится завершить свой С2С тур двумя концертами в Нью-Йорке. Грызя сухарик и рассказывая своей сестре Мелани и кузену Андросу пошловатую шутку. Они оба называют его детским прозвищем Йог. Его шутка не имеет успеха. Той ночью на сцене он поет Superstition, Back to Life and Fame (“что тянет тебя вниз, где все пусто и лживо”) и реанимирует свою собственную Everything She Wants. И имеет потрясающий успех. После полуночи Джордж принимает гостей на вечеринке в сомнительном диско-клубе в центре города. Его отец, Джек Панос, руководит вечеринкой в центре зала, в то время как его сын танцует в углу под какой-то затертый фанк. "Я считаю, он просто великолепен," – гордо сияет Джек, - хотя, возможно, я необъективен". Около двух ночи Джордж пробирается позади столов, как он это обычно делал еще тинейджером в отцовском ресторане, и исполняет песни Аниты Уорд, Ди-Лайт и Стиви Уандера. Расплывчатый и блестящий вечер.

January 8 1996.

Джордж прерывает свое шестилетнее студийное молчание с Jesus To A Child – пустынная хроника счастья и потери. Полушепот воспоминаний парит над хрупкой оркестровкой, как жар, мерцая на взлете. Спустя три месяца после Fastlove. Которая одновременно умудряется быть обжигающе сексуальной и отчаянно одинокой. Что делает ее особенно пронзительной. Fastlove предвосхищает выход Older’а, альбома, песни из которого описывают безутешную личную боль и постепенное избавление. Один обозреватель пишет: "Если вы в состоянии распознать редкий талант в сочетании правды и красоты в современной поп-музыке, тогда Джордж Майкл – все еще ваш мужчина". За пять месяцев Older распродан шестью миллионами копий без единого появления их автора на какой-либо обложке журнала или в каком-либо теле-шоу. "Отстранение себя от всех тех вещей, что сводили меня с ума, действительно сработало," - говорит он. - Теперь музыка - скорее моя движущая сила, чем источник сомнений" (прим.- имея в виду, что музыка теперь для него уже не способ зарабатывания денег и статуса, как это было раньше, когда он был вынужден придерживаться стандартов шоу-бизнеса: контракты, хит-парады, продажи и прочая, которые всегда ограничивали его творческую независимость. В каком-то интервью он тоже называл свое "творческое рабство" словом "insecurities”, подразумевая беспомощность или неуверенность в том, что это именно то, что он должен делать).

October 8 1996.

Стоя в крыле театра BBC, Джордж взволнован больше, чем когда-либо. Он все прилаживает свои манжеты и теребит пальцами ниже ворота рубашки - картина всеразрушающей тревоги. Затем он выходит на сцену и изливает в песнях всю свою душу. Его версия “I Can't Make You Love Me” потрясающе красива. “One More Try” - это одно из лучших вокальных выступлений, что вы когда-либо слышали. Когда-либо. В гармонии с неторопливой атмосферой этого вечера, Джордж почти весь концерт восседает на высоком стуле, как Синатра. "У меня больше и в мыслях нет выходить на сцену и трясти задницей," - пожимает он плечами. Это звучит так, как будто он просто не в состоянии сопротивляться этим ритмичным телодвижениям, на которые его толкает проигрыш Star People. Позже он говорит: "Когда в подобных ситуациях ты поешь такие глубоко различные вещи, нечто, что обычно было надежно спрятано где-то в самой глубине твоего существа, вдруг выступает на первый план".

October 24 1996.

Мы опять у Джорджа, снова с включенным чайником. Он задумчив, но в хорошем настроении. Он достает пакет молока из холодильника, в котором из всего содержимого – только бочонок тарамасалаты, пол-бутылки вина и полдюжины банок колы. Защелка на двери его туалета оторвана, но он не выглядит сильно обеспокоенным. Он говорит, что все материальное сейчас мало его интересует. "Я имею в виду… посмотрите на этот дом," - смеется он. - Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы определить, что это не огромная расточительность. У меня еще есть дома в Лос-Анджелесе и Сан-Тропе, но все эти три дома в целом по обустройству соответствуют одному дому средней рок-звезды. Я не пытаюсь этим доказать, как скромно я живу, просто я не веду очень дорогой образ жизни, а я продал очень много записей". Это факт, он продал больше альбомов, чем людей в Британии, но для него это неважно. Вопросы души беспокоят его сегодня сильнее.

"Что более важно," - спрашивает он, - "прожить долгую и здоровую жизнь или наслаждаться каждым днем по мере его наступления? Я поражен, как много времени я провел в тревогах о будущем. А ведь его могло и не быть". Он зажигает сигарету; вы никогда не видели его курящим раньше. На полке – похоронная карточка (прим.- или поминальная карточка, традиционная в Америке и Европе на протяжении многих лет карточка с указанием дат рождения и смерти, места захоронения и панихиды, иногда с фотографией). "Произошли некоторые вещи," - говорит он. Мы говорим о сексуальной ориентации. Точнее – о его ориентации. Он заставляет меня громко смеяться вслух, когда, рассердившись, восклицает: "В конце концов, кому какое дело до того, гей я или натурал? Или они думают, что у них есть серьезный шанс переспать со мной, или что-то еще???!!" После трехчасового разговора он предлагает подвезти тебя до дому. В машине он со знанием дела рассуждает о Лондонской музыкальной сцене, экстази, британском правительстве, о пережитках и даже Буддизме. И пока мы едем, он подпевает песням, что звучат по радио, а ты не можешь отделаться от мысли «боже!.. какой у него восхитительный голос!!». Он поет точь-в-точь, как Джордж Майкл.